Младенческая невинность

Огромный гризли-людоед
Малютку слопал на обед.
А тот сидит внутри медведя
И знать не знает, что он съеден.
"Infant Innocence", А. Хаусмен

Есть множество миров, есть множество людей, все разные и непохожие. Обо всём рассказать не получится - жизни не хватит, а потому поведую одну историю, а вам уже судить, что в ней правда, а что нет.

В одном далеком и почти сказочном мире, тем не менее очень похожем на наш, на одном из южных континентов жили... А впрочем, назовем их просто индейцами. Жили они в великой Зеркальной прерии, некогда цветущей, но ныне выжженной безжалостным солнцем почти до состояния полупустыни. Жизнь их была проста и неказиста, индейцы кротким нравом не отличались, а потому часты были стычки между разными племенами, а то и внутри самих племен, и не всегда эти стычки оканчивались мирно.

Особняком стояло лишь одно племя ольтеков. Когда-то оно почти ничем не отличалось от других племен, потихоньку себе возделывало землю, пасло бизонов, и добро принимало всякого забредшего к ним случайного путника. Но время шло, стада становились все крупнее, урожаи богаче, а закрома полнее, росло и само племя. И потянулись в него изгнанники и ненашедшие своего счастья в других племенах люди. По старой традиции, всякий пришедший встречался ольтеками с радушием и гостепреимством, для многих гости и вовсе стали домом. И так они были счастливы своим обретенным домом, так горды им, что как невинные дети перестали замечать всех, кроме себя. Да и само новое поколение ольтеков стало смотреть на себя уже совсем по-другому, надо признать, не без гордыни и высокомерия.

И сами того не заметили ольтеки, как исказили свою внутреннюю суть, погрязли во лжи, лицемерии, хамстве и мириадах других пороков. И некому их было остановить, ибо так повелось испокон веков, что для вождя и воеводу ольтеков на первом место стояло лояльность сопелеменника, а прочие несущественные вещи их не волновали. Да и неинтересно им было, что там происходит вокруг, проводя все свое время в заботах о своем племени. Самые же обычные ольтеки из поколения в поколение,не видя ничего вокруг, кроме изгороди, постепенно забыли, что вообще кто-то в мире существует кроме них самих, а для многих и весь мир сузился до пределов этой изгороди.

И стали для всех племен лицом новых ольтеков их глашатаи, старейшины, хотя те всегда говорили, что никакого отношения к ольтеком слова их не несут, они мол выражают только свое мнение и ответственности ни за что не несут.

Племенная колдунья Аруяша, когда-то изгнанная из другого племени за ведьмовство и наведение сглаза, целыми днями сидела над фигурками вождей других племен, старательно окропляя их змеиным ядом и истыкивая иголками. Ее желтые глаза налитые кровью, пылали ненавистью, а из уст непрестанно сыпались проклятья. Ей было все равно, как бы она не лицемерила, искажала и игнорировала факты, так неистово было ее желание уязвить врага. Впрочем самой ей всегда казалось, что она потрясающе остроумна и непоколебима в аргументации, стоически не замечая даже очевидные опровержения своих слов.

Другой глашатай, Коййот, страдал ярко выраженным аутизмом, помещая центр вселенной в стойбище своего родного племени. Ничего хотя бы отдаленно вразумительного и мало-мальски аргументированного он отродясь не сказал, да сказать был не в состоянии. Казалось, он с трудом формулирует сами предложения, делая паузу после каждой полуфразы. Все вокруг почитали его посмещищем, он же опродолжал самотверженно бредить, пораждая все новые и новые шедевры идиотизма.

Шаман Поликваптур, весьма вероятно страдающий манией величия и шизофренией, все остальные племена просто ненавидел и всячески не стеснялся свою ненависть высказывать с претензией на мировое господство и лично свое интеллектуальное, моральное и физическое превосходство в каждом слове. По его словам создавалось, анекдотическое впечатление, что сам ОН, титан из титанов лично снизошел до общения с какими то насекомыми. Впрочем общением это было назвать трудно, поскольку кроме озлобленных унижений от него было трудно услышать.

Еще один глашатай, Шимосакус, личность весьма сомнительного происхождения, оказался в ольтеках совсем недавно. Ничего из себя не представляя, и будучи по натуре робким и забитым, стремясь лишь к славе, он всегда старательно поддакивал из толпы другим глашатаям.

Сотник народного ополчения, Лилуя Донома, была куда более социально опасным человеком. Свою ненависть она облекала в псевдоаргументированные рассуждения на полит-экономические темы. Несмотря на то, что ее утверждения и доказательства рассыпались в прах при любом более широком взгляде, она упорно продолжала доказывать непротиворечивость теории в рамках самой теории. А рамки ее, как и большинства ольтеков ограничивались пределами ареала обитания собственного племени.

Были и другие старейшины, менее заметные, но давящие своей массой. Были даже и вроде бы совсем нормальные ольтеки, способные на нормальный разговор с представителями других племен, но никогда не ставящие под сомнения слова своих соплеменников, и всегда обвинявшие других в пустословии и нытье при попытке на это указать.

И тогда когда другие племена уходили из на север и юг, в леса и джунгли, искали попутного ветра на путях к другим континентам, ольтеки самозабвенно продолжали высасывать последние соки из уставшей и истощившейся прерии, ничего не соображая, и отказываеть понимать, как младенец, не осознавший, что он уже давно в чьем-то брюхе.